Вербовка
В нескольких московских архивах сохранились справки и прокламации, связанные с процессом добровольной и принудительной вербовки жителей оккупированной территории на работы в Германию
Формально участие советских граждан в работах на территории Третьего Рейха стало возможным лишь с конца 1941 года. Для нацистских чиновников это было непростым решением: допускать контактов «расово неполноценных» и испорченных большевистской пропагандой советских граждан с немцами не хотелось до последнего. Это промедление, вызванное борьбой идеологии и прагматических соображений, стало роковым для многих военнопленных — огромная смертность среди них в первые месяцы войны была связана в том числе и с тем, что никто просто не понимал, что делать с этими людьми.
Пока вывоз людей за пределы оккупационной зоны не представлялся возможным, трудовые резервы использовались на внутренних работах. Приказ бургомистра Курска, хранящийся в ГАРФе, наглядно показывает механизм организации принудительных работ.
Использование людей и инвентаря требовало строгого их учёта и контроля над численностью поселений. Среди архивных коллекций распоряжений глав городов (наиболее полные в ГАРФе — по Таганрогу и Калуге) немало распоряжений, касающихся обязательной регистрации людей разных категорий. В некоторых случаях регистрация сулила льготы, в некоторых (как в последних двух документах галереи) — верную смерть.
Разрешение на ввоз рабочей силы на территорию Третьего Рейха открыло крупную пропагандистскую кампанию. Жизнь и работа в Германии представлялась как возможность повысить квалификацию, выучить немецкий, ускорить строительство «справедливого» общества и помочь родственникам в России. Подборку ярких пропагандистских плакатов из Германского федерального архива мы публиковали раньше. В РГАСПИ нашлась листовка более простая и более массовая.
Сколько людей поверило в эту пропаганду? У нас нет точных данных. На Нюрнбергском процессе Фриц Заукель, организатор перевозки рабочей силы с востока в Германию, признавал, что это число было ничтожным. Это соответствует истине — отчаявшись набрать необходимое количество добровольцев, немцы перешли к практикам насильственного угона.
Вопрос о добровольной вербовке остаётся крайне сложным. После войны все репатрианты, по понятным причинам, утверждали, что ехали в Германию по принуждению. Много недомолвок о причинах и времени отъезда можно найти и в письмах, и в наших интервью. Не менее удивительны документы.
Обладатель этой справки, польский гражданин в 1939 году был призван в армию, попал в плен и провёл в лагере для военнопленных более года. Возможность работать у немецкого крестьянина стала спасительной для него — с февраля 1941 по май 1944 он провёл в Германии. Эту справку об освобождении из лагеря для военнопленных вместе с картой рабочего прислал нам внук поляка.
Завербованный получал специальное удостоверение — его образец легко найти в архиве Мемориала.
Обращает внимание небрежность изготовления. Видимо в ноябре 1942 (по словам владельца документа, она была насильственно завербована именно в это время) форма ещё не устоялась и подобные справки «клепались» на местах. Вера Семёновна, тем временем, была отправлена в окрестности Мюнхена и проработала всю войну токарем на заводе.
Документ выше — это приложение к рабочей карте, выданное вербовочной комиссией. В нём говорится о том, что человек завербован для работ в Германии и потому не может быть использован ни на каких других принудительных работах.
Обладатель этого документа — уведомления о необходимости появиться в пункте отправки в Германию — (по традиции мы закрыли фамилию) провёл в Германии два последних года войны: «Увозили нас со станции Попово в товарных вагонах до города Брест, а потом в Дрезден. С Дрездена привезли в маленький городок Митвайда, куда приехал за нами из поселка Рингеталь хозяин фабрики „Шпинерай“ и забрал нас. Привезли в лагерь, поселили в комнаты по 4 человека».
Перед сборами будущим работникам показывали кино о прекрасной жизни в Германии. Сами приказы явиться к определённому времени на сборный пункт печатали зачастую на оборотках пропагандистских брошюр.
Дальнейший рассказ писем и респондентов однообразен — начинается этап в Германию. Товарный поезд, медицинская комиссия в большом городе и унизительный смотр работников в городе поменьше.
Никита Ломакин