«Если плохо — цветок нарисуй»
Остарбайтеры вспоминают о цензуре, с которой сталкивались, отправляя письма родным
Отправляясь в Германию люди часто понимали, что даже если им разрешат писать родным, то тексты, скорее всего, будут досматриваться немецкими цензорами. Мать Виктора Шульдешова, попавшего в Германию в 13 лет, напутствовала его, чтобы по прибытии он написал ей и дал знать, плохо ли ему там, нарисовав цветок. Позже он действительно отправил матери письмо с нарисованным цветком, и оно благополучно дошло.
Виктор Шульдешов
Работал в Лейпциге с 42-го по 45-й год
Мать меня до района провожала, плакала. «Ты, - говорит, - приедешь в Германию, напиши письмо. И если плохо – цветок нарисуй, ну мало ли, не догадаются, там же тоже проверяли. Если хорошо – так ничего не пиши». Подробнее
Об условных знаках в письмах вспоминает и Альдона Волынская: «Нас погнали в вагоны, рёв стоял, потому что дети нас провожали, которые меньше нас были ещё, и которым, наверно, это предстояло. А мы уже получили от тех [кто уехал раньше] письма, там условные фразы были, хорошо или плохо. И мы знали, что плохо было нашим, было плохо, во-первых, они поехали раздетые, разутые, это тоже…»
Вера Дергачёва и её напарница Мария, с которой они позже вместе бежали из лагеря, были лично знакомы с человеком, цензурировавшим их письма: «У моей напарницы, Марии, тётка была в Берлине, они переписывались. Тётка присылала письма и прямо писала: «Этих немцев я бы в ночном горшке потопила». А переводчик частенько обращался ко мне, чтобы я откорректировала его объявления или какой-то перевод. Ну, постановка слов в немецком языке, что там у них "нихт" на последнем месте, а у нас нет, я корректировала. И он мне говорит: «Ну, напишите вы своей тётке, я же ваши письма читаю, и что не так должен доложить начальству. А она пишет за ночной горшок». Мы так и не получили этого письма. Он его задержал и, видно, порвал, потому что люди, которые за нами смотрели, ничего не говорили. Значит, думаю, он его уничтожил. «Напишите ей, чтобы она такие не писала больше».
О цензурировании писем некоторые респонденты знали не понаслышке и до отправки в Германию: во время войны цензурировались письма и в Советском Союзе. Цензуре в данном случае, как правило, подвергались сведения, касавшихся военных действий. Цензором на Центральном Телеграфе в Ростове-на-Дону работала до угона в Германию Антонина Максина.
Антонина Максина (урожд. Болотина)
Работала цензором до взятия Ростова-на-Дону
Вот он пишет, например: «Линия фронта проходит там-то». А мы вычеркиваем. Подробнее
Галину Аграновскую инструктировала жившая с ней у бауэров девушка из Польши: «Когда я стала получать почту от родителей, Регина мне объяснила, что писать надо так: "У меня все очень хорошо. Спасибо большое моим хозяевам"».
Таиса Толкачёва рассказывает, что во время пребывания в Германии около двух раз в год получала от родителей небольшие посылки, но не получала писем и не знала, доходили ли её письма родным: «Наверно, их проверяли, не знаю. Но в посылках не было писем. Почему им не разрешали письма писать... Ну, может быть, переписка отягощала их цензуру, потому что читать надо, что запрещено. Родители, безусловно, писали бы о своих слезах, да и мы бы писали что-то. Вот, может быть, поэтому... Не знаю, почему, но писем мы не получали, хотя писали, хотелось написать, и писали, а доходили ли... А потом мама мне рассказывала, что нет, не получали они от нас ничего, только первое письмо получили, что доехали мы благополучно».
Иногда, впрочем, через цензуру проходили довольно смелые вещи: Владимир Щебетюк рассказывает, что его знакомый, Валентин, написал матери о готовящемся побеге от бауэра, и даже получил на это письмо ответ: «Валентин как раз перед тем получил из Исаковец письмо; вин писал, шо: «Я думаю, домой как-то бежать». И ему написала мама: «Ты не думай, потому шо уже и Зою забрали». Сестру старшую, забрали в Германию. И вин передумал, и говорит, шо: «Я не еду. Я не иду». Кажэ до мэнэ: «Если будешь в Исаковцах, расскажи про мэнэ».
Лидия Бекетова рассказывает: «Они ж, понимаете, когда нас ещё привезли туда, заставляли, чтоб мы писали письма, чтобы нам прислали одежду туда. Я писала, а Оля (сестра) говорила, что приходили письма почти все замаранные. И вот я тебе писала, — говорит, — а я ни одного письма от неё не получила».
Мария Дубовская
