Остарбайтеры («восточные рабочие», ещё их называют остовцами или попросту остами) — это представители гражданского населения оккупированных германской армией областей СССР, занятые на работах в пределах Третьего Рейха. В категорию остов не попадали жители земель, захваченных СССР между 1939 и 1941 годами (Прибалтика, Западная Украина, Западная Белоруссия, Молдавия и Северная Буковина). Права и даже доступный «продуктовый набор» этой группы людей были строго определены, их положение в социальной лестнице нацистского режима было существенно ниже всех других иностранных рабочих и самих немцев.
Точных цифр нет до сих пор. По документам Нюрнбергских процессов с территории СССР за годы войны было вывезено 4 млн 979 тыс. человек гражданского населения. Оценки числа советских военнопленных, оказавшихся в немецких лагерях на принудительных работах, колеблются от 2 млн до 3,1 млн. Существуют и одномоментные оценки пребывания советских граждан в Германии. Так, в сентябре 1944 из почти 6 млн иностранцев, обслуживавших экономику Германии, 2,4 млн были выходцами из СССР.
Пребывание в плену или в Германии в послевоенный период рассматривалось государством как своего рода предательство. Соответствующая пометка в автобиографических анкетах в лучшем случае закрывала доступ к секретной информации, в худшем — лишала возможности получить образование и устроиться на хорошую работу. Многие бывшие осты рассказывают об оскорблениях в их адрес со стороны односельчан после возвращения домой. Всё это способствовало тому, что до 7 млн советских граждан (то есть до 4% населения!) стали маргинальной группой, вынужденной скрывать своё прошлое. Не следует забывать и о тех, кто сразу по возвращении в СССР был отправлен в лагеря.
Призывы отправиться на работу в Германию стали появляться в оккупированных районах сразу по приходу немецкой армии. Неэффективность подобной пропаганды привела к тому, что с весны 1942 года началcя принудительный угон на работы. Помимо ареста, оккупационные власти зачастую шатажировали людей, угрожая забрать родственников в случае неявки на сборные пункты.
Место проживания напрямую зависело от первоначального распределения на работы. Наиболее распространёнными вариантами были фермы (хозяевам запрещалось жить с остами под одной крышей, так что многие жили в подсобных помещениях) и рабочие лагеря при заводах. Рабочие лагеря строились из однотипных щитовых бараков на несколько десятков человек или под них выделялись подсобные помещения предприятия. Намного хуже были условия жизни в штрафных и концентрационных лагерях.
Сеть лагерей различных типов и подчинения была поистине колоссальной, общее их число оценивается от 30 до 43 тысяч. Самыми распространёнными были рабочие лагеря. Условия жизни в них могли отличаться радикально — очень многое зависело от владельцев предприятия. Другой группой лагерей были различные типы лагерей для военнопленных. Режим в них был заметно жестче, а питание — хуже. Большинство военнопленных и остов прошли через промежуточные пересыльные и распределительные лагеря, где люди жили в среднем не более пары месяцев. Беглецы или нарушители дисциплины могли оказаться в штрафных лагерях. Дном лагерной иерархии были концлагеря и штрафные лагеря.
Ответ на этот вопрос сугубо индивидуален. Людям, работавшим в сельском хозяйстве и не склонным к конфликтам с хозяевами, в целом могли быть гарантированы еда, кров и небольшая зарплата. Несколько тяжелее было положение работников промышленности. Однако в любой ситуации существовала крайне высокая вероятность оказаться в штрафных и концентрационных лагерях, пережить которые удалось немногим. Военнопленные изначально оказывались в худших, чем осты, условиях — им не платили зарплату, а путь из лагеря военнопленных в концлагеря был намного короче. С другой стороны высшим чинам немцы нередко предлагали сотрудничество и (в надежде на него) могли облегчить условия содержания.
После хаоса конца войны и начала «мира» довольно быстро была налажена система передачи советских граждан со всей Германии в зону оккупации СССР. Традиционный путь репатрианта лежал через фильтрационные лагеря НКВД (МГБ), где вместо всех немецких документов ему выдавалась справка о пребывании в Германии. После них можно было либо оказаться на принудительных работах при армии (зарплата выплачивалась на книжку, но не выдавалась), либо быть мобилизованным для продолжения военных действий и агентурной работы, либо оказаться в лагерях ГУЛАГа, либо — спокойно вернуться домой и встать на учёт в местном райкоме.
Неизвестно. Традиционная формула исследовательской литературы — «многие». Как свидетельствуют наши интервью, почти каждый из респондентов либо оказался на работах, либо близко знал кого-то, кого оставляли работать при части или отправляли на восстановление разрушенных заводов, войну с Японией или вовсе в лагеря.
Из-за того, что СССР отказался от репарационных претензий к ГДР в 1954 году, советские граждане фактически не смогли получить компенсаций за бесплатный труд и моральный ущерб в годы войны. Ситуация начала меняться в начале 1990-х, однако и тогда процесс распределения государственных компенсаций был непрозрачен, а суммы — невелики. Вторая волна компенсаций связана с деятельностью фонда «Память. Ответственность. Будущее» и австрийского «Примирение, мир и сотрудничество». В 1993-2005 компенсации были выданы всем, располагавшим соответствующими документами.
Николай Иванович Зубков
Остарбайтер, узник Маутхаузена
Слухи о побеге военнопленных из концлагеря
Эсэсовцы, видимо, всё это предусмотрели. Наши военнопленные собрали одеяла, матрасы,побросали их, потому что проволока была под током. В каждом блоке были огнетушители; наши военнопленные вооружились ими. И вот они переправлялись через забор, и после того, как кое-кто через него перепрыгивал, тщетно, за ним ведь тоже была проволока натянута, собаки бегали. И потом там был ров с водой. Может кому-то и удалось перебраться, но все же были в полосатых лагерных пиджаках и рубашках, коротко подстрижены; всё бесполезно.
Подробнее
Анна Ивановна Кириленко
Остарбайтер, узница концлагерей
О разговорах с немцами
Вечерами мы чистили картошку для своего обеда, и обер-мастер всегда сидел с нами. Ну и, в общем, часто я вступала с ним в дебаты, что мы — нормальные, мы вот в городе, мы живём, у нас библиотеки, мы ездили в пионерский лагерь. Я всё это ему рассказывала, он говорил: «Это неправда и не может быть. Что ты говоришь? Вон, посмотри, Федора ходит до сих пор без штанов, — говорит. — Какие там у вас лагеря, какие у вас там... что у вас есть?! Ничего у вас такого нет». Ну, а я доказывала, что неправда, у нас трусы есть, у нас всё есть. И ему это, конечно, не нравилось, упрямство такое.
Подробнее
Таисса Васильевна Толкачёва (Тесличенко)
Остарбайтер
Об эвакуации из Геническа
И вот появились эвакуированные. Эвакуированные, особенно евреи с чемоданами. И им обещали пароход, эвакуировать их. Из Польши в основном. Много уже было эвакуированных, много-много. И они буквально на вокзале сидели. Ждали. Они буквально ждали вот со дня на день, что приедут за ними пароходы. И действительно, пришли пароходы, их погрузили. И вы представляете, там и дети были, и старики, в общем, много. Два парохода пришло за ними. Погрузили. И только пароходы отчалили подальше – у-у-у! Вы знаете, как было страшно! Как это по-особому немецкие самолёты гудели. Бах! Один раз, второй раз, третий – и погрузили пароходы в море. В общем, вышли мы, над обрывом смотрим: да, нет уже пароходов! Нет.
Подробнее
Ирина Николаевна Соколова
Остарбайтер
Об отношениях с немецкой семьёй
Отношение ко мне было очень хорошее. Мальчик этот ко мне очень, ему два года, Господи: «Ирини, Ирини!» А помещений много, дача двухэтажная. Её надо каждый день убрать, и, в основном, на коленях... А он тебе на холку залезет и: «Хоп! Хоп!» Ну, ребенок, есть ребенок. И он, если что-нибудь ему скажешь, а он не поймет – задирает вот такие вот глазищи, это мамины, здоровые: «Ирини, что такое?» Обращение только на «вы» было. Даже когда мы начали ругаться, то же самое было – «вы».
Подробнее
Таисса Васильевна Толкачёва (Тесличенко)
Остарбайтер
О работе на военном заводе в Германии
Что это была за работа? Какой-то… не станок, нет. Как какие-то предметы, колечики, как мы поняли, знаете, как часы. И рядом пинцет. И вот он нам показывает, что в эти колечики нужно вставлять пинцетом волоски. Ну очень тщательно и очень внимательно, чтоб не было никаких ошибок. Ну, и начали мы: неумело, неумело. Где неумело, он делает замечания: не так, это так. В общем, ругается по-своему, что мы не понимаем, что мы ещё брак делаем. «Если будешь брак делать — в карцер… в карцер тебя». Научились мы. Научились вставлять эти колечики и волоски, как мы потом уже понимали, что это был военный завод и, наверно, мы… делали мины.
Подробнее
