Остарбайтеры («восточные рабочие», ещё их называют остовцами или попросту остами) — это представители гражданского населения оккупированных германской армией областей СССР, занятые на работах в пределах Третьего Рейха. В категорию остов не попадали жители земель, захваченных СССР между 1939 и 1941 годами (Прибалтика, Западная Украина, Западная Белоруссия, Молдавия и Северная Буковина). Права и даже доступный «продуктовый набор» этой группы людей были строго определены, их положение в социальной лестнице нацистского режима было существенно ниже всех других иностранных рабочих и самих немцев.
Точных цифр нет до сих пор. По документам Нюрнбергских процессов с территории СССР за годы войны было вывезено 4 млн 979 тыс. человек гражданского населения. Оценки числа советских военнопленных, оказавшихся в немецких лагерях на принудительных работах, колеблются от 2 млн до 3,1 млн. Существуют и одномоментные оценки пребывания советских граждан в Германии. Так, в сентябре 1944 из почти 6 млн иностранцев, обслуживавших экономику Германии, 2,4 млн были выходцами из СССР.
Пребывание в плену или в Германии в послевоенный период рассматривалось государством как своего рода предательство. Соответствующая пометка в автобиографических анкетах в лучшем случае закрывала доступ к секретной информации, в худшем — лишала возможности получить образование и устроиться на хорошую работу. Многие бывшие осты рассказывают об оскорблениях в их адрес со стороны односельчан после возвращения домой. Всё это способствовало тому, что до 7 млн советских граждан (то есть до 4% населения!) стали маргинальной группой, вынужденной скрывать своё прошлое. Не следует забывать и о тех, кто сразу по возвращении в СССР был отправлен в лагеря.
Призывы отправиться на работу в Германию стали появляться в оккупированных районах сразу по приходу немецкой армии. Неэффективность подобной пропаганды привела к тому, что с весны 1942 года началcя принудительный угон на работы. Помимо ареста, оккупационные власти зачастую шатажировали людей, угрожая забрать родственников в случае неявки на сборные пункты.
Место проживания напрямую зависело от первоначального распределения на работы. Наиболее распространёнными вариантами были фермы (хозяевам запрещалось жить с остами под одной крышей, так что многие жили в подсобных помещениях) и рабочие лагеря при заводах. Рабочие лагеря строились из однотипных щитовых бараков на несколько десятков человек или под них выделялись подсобные помещения предприятия. Намного хуже были условия жизни в штрафных и концентрационных лагерях.
Сеть лагерей различных типов и подчинения была поистине колоссальной, общее их число оценивается от 30 до 43 тысяч. Самыми распространёнными были рабочие лагеря. Условия жизни в них могли отличаться радикально — очень многое зависело от владельцев предприятия. Другой группой лагерей были различные типы лагерей для военнопленных. Режим в них был заметно жестче, а питание — хуже. Большинство военнопленных и остов прошли через промежуточные пересыльные и распределительные лагеря, где люди жили в среднем не более пары месяцев. Беглецы или нарушители дисциплины могли оказаться в штрафных лагерях. Дном лагерной иерархии были концлагеря и штрафные лагеря.
Ответ на этот вопрос сугубо индивидуален. Людям, работавшим в сельском хозяйстве и не склонным к конфликтам с хозяевами, в целом могли быть гарантированы еда, кров и небольшая зарплата. Несколько тяжелее было положение работников промышленности. Однако в любой ситуации существовала крайне высокая вероятность оказаться в штрафных и концентрационных лагерях, пережить которые удалось немногим. Военнопленные изначально оказывались в худших, чем осты, условиях — им не платили зарплату, а путь из лагеря военнопленных в концлагеря был намного короче. С другой стороны высшим чинам немцы нередко предлагали сотрудничество и (в надежде на него) могли облегчить условия содержания.
После хаоса конца войны и начала «мира» довольно быстро была налажена система передачи советских граждан со всей Германии в зону оккупации СССР. Традиционный путь репатрианта лежал через фильтрационные лагеря НКВД (МГБ), где вместо всех немецких документов ему выдавалась справка о пребывании в Германии. После них можно было либо оказаться на принудительных работах при армии (зарплата выплачивалась на книжку, но не выдавалась), либо быть мобилизованным для продолжения военных действий и агентурной работы, либо оказаться в лагерях ГУЛАГа, либо — спокойно вернуться домой и встать на учёт в местном райкоме.
Неизвестно. Традиционная формула исследовательской литературы — «многие». Как свидетельствуют наши интервью, почти каждый из респондентов либо оказался на работах, либо близко знал кого-то, кого оставляли работать при части или отправляли на восстановление разрушенных заводов, войну с Японией или вовсе в лагеря.
Из-за того, что СССР отказался от репарационных претензий к ГДР в 1954 году, советские граждане фактически не смогли получить компенсаций за бесплатный труд и моральный ущерб в годы войны. Ситуация начала меняться в начале 1990-х, однако и тогда процесс распределения государственных компенсаций был непрозрачен, а суммы — невелики. Вторая волна компенсаций связана с деятельностью фонда «Память. Ответственность. Будущее» и австрийского «Примирение, мир и сотрудничество». В 1993-2005 компенсации были выданы всем, располагавшим соответствующими документами.
Михаил Сергеевич Клинцов
Остарбайтер, узник Маутхаузена
О расстреле политработников в Маутхаузене
В одно прекрасное время собрали всех, выстроили на плацу, поставили охрану с пулеметами вокруг этого нашего лагеря… И повели, мимо нас провели вот этих политработников на какой-то хозяйственный двор. Там их всех расстреляли, а один, один вернулся, очевидно, провокатор, с подбитым глазом. Его там перед смертью кто-то угостил. Тех расстреляли. Когда расстреляли, тогда нас всех развели по своим... сняли охрану и развели по местам. Ну, время это было где-то уже 43-й год, уже не те они...
Подробнее
Лев Глебович Мищенко
Военнопленный, узник ГУЛАГа
О допросах СМЕРШа
«Их свидетельства нам не нужны, они такие же сволочи, как ты». И никто не стал их вызывать. Два с половиной месяца меня мурыжили. А это довольно мучительная процедура — в камере нельзя ни ходить, ни стоять, ни лежать. Можно только сидеть. Если ты поднимаешься и стоишь, и, тем более, ходишь, открывается волчок, тебе кричат: «Сесть!». А ночью можно спать с одиннадцати до семи, по-моему, или до шести. Только тогда можешь лежать. Так длилось два с половиной месяца. Вдруг однажды меня вызвали снова днем. «Сознавайся. Сознаешься, ну, получишь срок. А нет – так тебя расстреляют».
Подробнее
Николай Иванович Зубков
Остарбайтер, узник Маутхаузена
О снах
Мне часто снились сны о том, когда я был в лагере. Стали как-то рассказывать про Маутхаузен и побег, про который я знаю; и вот я вспомнил всё это. Я был один дома, разревелся, прямо страшно плакал… Снилось о том, как было в лагере, как над нами издевались. Иногда на построении на аппельплацу подходили эсэсовцы и били по морде, а в штрафлагере они на нас собак натравляли. Все эти вещи – кошмары, которые мне долго снились.
Подробнее
Надежда Ивановна Измалкова
Остарбайтер
О работе с итальянцами
Мы ж работали несколько часов, так мы, конечно, пели песни. Поём, делаем свою работу, то есть думали, что мы её делаем. И продолжаем петь. Потом через некоторое время сестра мне говорит: «Слушай, старый хозяин поехал в поле и смотрит на эту капусту. А она не вся принялась. И я приехала на поле, стала считать, кто как стоял, я ж помню. Там, где ты с Гино работала, ничего не принялось. Потому что некогда было работать, вы только пели песни».
Подробнее
Анна Ивановна Кириленко
Остарбайтер, узница концлагерей
О разговорах с немцами
Вечерами мы чистили картошку для своего обеда, и обер-мастер всегда сидел с нами. Ну и, в общем, часто я вступала с ним в дебаты, что мы — нормальные, мы вот в городе, мы живём, у нас библиотеки, мы ездили в пионерский лагерь. Я всё это ему рассказывала, он говорил: «Это неправда и не может быть. Что ты говоришь? Вон, посмотри, Федора ходит до сих пор без штанов, — говорит. — Какие там у вас лагеря, какие у вас там... что у вас есть?! Ничего у вас такого нет». Ну, а я доказывала, что неправда, у нас трусы есть, у нас всё есть. И ему это, конечно, не нравилось, упрямство такое.
Подробнее
