Остарбайтеры («восточные рабочие», ещё их называют остовцами или попросту остами) — это представители гражданского населения оккупированных германской армией областей СССР, занятые на работах в пределах Третьего Рейха. В категорию остов не попадали жители земель, захваченных СССР между 1939 и 1941 годами (Прибалтика, Западная Украина, Западная Белоруссия, Молдавия и Северная Буковина). Права и даже доступный «продуктовый набор» этой группы людей были строго определены, их положение в социальной лестнице нацистского режима было существенно ниже всех других иностранных рабочих и самих немцев.
Точных цифр нет до сих пор. По документам Нюрнбергских процессов с территории СССР за годы войны было вывезено 4 млн 979 тыс. человек гражданского населения. Оценки числа советских военнопленных, оказавшихся в немецких лагерях на принудительных работах, колеблются от 2 млн до 3,1 млн. Существуют и одномоментные оценки пребывания советских граждан в Германии. Так, в сентябре 1944 из почти 6 млн иностранцев, обслуживавших экономику Германии, 2,4 млн были выходцами из СССР.
Пребывание в плену или в Германии в послевоенный период рассматривалось государством как своего рода предательство. Соответствующая пометка в автобиографических анкетах в лучшем случае закрывала доступ к секретной информации, в худшем — лишала возможности получить образование и устроиться на хорошую работу. Многие бывшие осты рассказывают об оскорблениях в их адрес со стороны односельчан после возвращения домой. Всё это способствовало тому, что до 7 млн советских граждан (то есть до 4% населения!) стали маргинальной группой, вынужденной скрывать своё прошлое. Не следует забывать и о тех, кто сразу по возвращении в СССР был отправлен в лагеря.
Призывы отправиться на работу в Германию стали появляться в оккупированных районах сразу по приходу немецкой армии. Неэффективность подобной пропаганды привела к тому, что с весны 1942 года началcя принудительный угон на работы. Помимо ареста, оккупационные власти зачастую шатажировали людей, угрожая забрать родственников в случае неявки на сборные пункты.
Место проживания напрямую зависело от первоначального распределения на работы. Наиболее распространёнными вариантами были фермы (хозяевам запрещалось жить с остами под одной крышей, так что многие жили в подсобных помещениях) и рабочие лагеря при заводах. Рабочие лагеря строились из однотипных щитовых бараков на несколько десятков человек или под них выделялись подсобные помещения предприятия. Намного хуже были условия жизни в штрафных и концентрационных лагерях.
Сеть лагерей различных типов и подчинения была поистине колоссальной, общее их число оценивается от 30 до 43 тысяч. Самыми распространёнными были рабочие лагеря. Условия жизни в них могли отличаться радикально — очень многое зависело от владельцев предприятия. Другой группой лагерей были различные типы лагерей для военнопленных. Режим в них был заметно жестче, а питание — хуже. Большинство военнопленных и остов прошли через промежуточные пересыльные и распределительные лагеря, где люди жили в среднем не более пары месяцев. Беглецы или нарушители дисциплины могли оказаться в штрафных лагерях. Дном лагерной иерархии были концлагеря и штрафные лагеря.
Ответ на этот вопрос сугубо индивидуален. Людям, работавшим в сельском хозяйстве и не склонным к конфликтам с хозяевами, в целом могли быть гарантированы еда, кров и небольшая зарплата. Несколько тяжелее было положение работников промышленности. Однако в любой ситуации существовала крайне высокая вероятность оказаться в штрафных и концентрационных лагерях, пережить которые удалось немногим. Военнопленные изначально оказывались в худших, чем осты, условиях — им не платили зарплату, а путь из лагеря военнопленных в концлагеря был намного короче. С другой стороны высшим чинам немцы нередко предлагали сотрудничество и (в надежде на него) могли облегчить условия содержания.
После хаоса конца войны и начала «мира» довольно быстро была налажена система передачи советских граждан со всей Германии в зону оккупации СССР. Традиционный путь репатрианта лежал через фильтрационные лагеря НКВД (МГБ), где вместо всех немецких документов ему выдавалась справка о пребывании в Германии. После них можно было либо оказаться на принудительных работах при армии (зарплата выплачивалась на книжку, но не выдавалась), либо быть мобилизованным для продолжения военных действий и агентурной работы, либо оказаться в лагерях ГУЛАГа, либо — спокойно вернуться домой и встать на учёт в местном райкоме.
Неизвестно. Традиционная формула исследовательской литературы — «многие». Как свидетельствуют наши интервью, почти каждый из респондентов либо оказался на работах, либо близко знал кого-то, кого оставляли работать при части или отправляли на восстановление разрушенных заводов, войну с Японией или вовсе в лагеря.
Из-за того, что СССР отказался от репарационных претензий к ГДР в 1954 году, советские граждане фактически не смогли получить компенсаций за бесплатный труд и моральный ущерб в годы войны. Ситуация начала меняться в начале 1990-х, однако и тогда процесс распределения государственных компенсаций был непрозрачен, а суммы — невелики. Вторая волна компенсаций связана с деятельностью фонда «Память. Ответственность. Будущее» и австрийского «Примирение, мир и сотрудничество». В 1993-2005 компенсации были выданы всем, располагавшим соответствующими документами.
Анна Арсентьевна Палащенко (Басараб)
Остарбайтер
О наборе на работы в Сумской области
В 42-м году в мае в месяце, стали молодежь собирать, гнать, и в телячьи, эти, на вагоны. Погрузили, кто бежал – постреляли. А мы думаем: чего мы будем бежать? Ведь что будет, то и будет! Всех молодежь: 27-й, 26-й, 24-й. Я вот сейчас с 24-го. А надо було, и сказали, что у кого есть семья, так первого надо – кто хочет, надо одного. Вроде как поблажку дали эти, председатели наши. А я говорю: «Мама, поеду я. Я бедова, грамотна. Вот. А что девчата вот». Матерь говорит: «Ой, куда ты поедешь, да!» Я говорю: «А что делать? Девчата, это, неграмотны». А я ж бедова сильно была
Подробнее
Ирина Николаевна Соколова
Остарбайтер
Об отношениях с немецкой семьёй
Отношение ко мне было очень хорошее. Мальчик этот ко мне очень, ему два года, Господи: «Ирини, Ирини!» А помещений много, дача двухэтажная. Её надо каждый день убрать, и, в основном, на коленях... А он тебе на холку залезет и: «Хоп! Хоп!» Ну, ребенок, есть ребенок. И он, если что-нибудь ему скажешь, а он не поймет – задирает вот такие вот глазищи, это мамины, здоровые: «Ирини, что такое?» Обращение только на «вы» было. Даже когда мы начали ругаться, то же самое было – «вы».
Подробнее
Надежда Ивановна Измалкова
Остарбайтер
О работе с итальянцами
Мы ж работали несколько часов, так мы, конечно, пели песни. Поём, делаем свою работу, то есть думали, что мы её делаем. И продолжаем петь. Потом через некоторое время сестра мне говорит: «Слушай, старый хозяин поехал в поле и смотрит на эту капусту. А она не вся принялась. И я приехала на поле, стала считать, кто как стоял, я ж помню. Там, где ты с Гино работала, ничего не принялось. Потому что некогда было работать, вы только пели песни».
Подробнее
Лев Глебович Мищенко
Военнопленный, узник ГУЛАГа
О встрече американцев после побега из концлагеря
Пошли в сторону канонады, которая была слышна. И попали к американцам, наткнулись на американскую часть. Это было какое-то танковое подразделение. Мы увидели впереди в лесу яркий свет; он оказался прожектором на танке. Когда мы подошли, нас осветили. Человек с танка закричал подходившему к нам солдату, чтобы он отобрал у нас оружие. А я понимал по-английски и ответил ему по-английски, что: «Ви хэв ноу вэпэн!» («У нас нет оружия»). – «Кто вы такие?» Ну, я ему тоже сказал по-английски, что мы русские офицеры, убежали из концлагеря.
Подробнее
Татьяна Игнатьевна Веселовская
Остарбайтер
О любви в лагере
Евреи почему-то сближались с французами; у них вся любовь шла через сетку. Как они уже знакомились, я не знаю. Я помню, что там кто-то говорил: «А, она пошла к своему французу». Это были старшие девочки, я этого вообще не понимала. Слушать интервью целиком
Подробнее