Остарбайтеры («восточные рабочие», ещё их называют остовцами или попросту остами) — это представители гражданского населения оккупированных германской армией областей СССР, занятые на работах в пределах Третьего Рейха. В категорию остов не попадали жители земель, захваченных СССР между 1939 и 1941 годами (Прибалтика, Западная Украина, Западная Белоруссия, Молдавия и Северная Буковина). Права и даже доступный «продуктовый набор» этой группы людей были строго определены, их положение в социальной лестнице нацистского режима было существенно ниже всех других иностранных рабочих и самих немцев.
Точных цифр нет до сих пор. По документам Нюрнбергских процессов с территории СССР за годы войны было вывезено 4 млн 979 тыс. человек гражданского населения. Оценки числа советских военнопленных, оказавшихся в немецких лагерях на принудительных работах, колеблются от 2 млн до 3,1 млн. Существуют и одномоментные оценки пребывания советских граждан в Германии. Так, в сентябре 1944 из почти 6 млн иностранцев, обслуживавших экономику Германии, 2,4 млн были выходцами из СССР.
Пребывание в плену или в Германии в послевоенный период рассматривалось государством как своего рода предательство. Соответствующая пометка в автобиографических анкетах в лучшем случае закрывала доступ к секретной информации, в худшем — лишала возможности получить образование и устроиться на хорошую работу. Многие бывшие осты рассказывают об оскорблениях в их адрес со стороны односельчан после возвращения домой. Всё это способствовало тому, что до 7 млн советских граждан (то есть до 4% населения!) стали маргинальной группой, вынужденной скрывать своё прошлое. Не следует забывать и о тех, кто сразу по возвращении в СССР был отправлен в лагеря.
Призывы отправиться на работу в Германию стали появляться в оккупированных районах сразу по приходу немецкой армии. Неэффективность подобной пропаганды привела к тому, что с весны 1942 года началcя принудительный угон на работы. Помимо ареста, оккупационные власти зачастую шатажировали людей, угрожая забрать родственников в случае неявки на сборные пункты.
Место проживания напрямую зависело от первоначального распределения на работы. Наиболее распространёнными вариантами были фермы (хозяевам запрещалось жить с остами под одной крышей, так что многие жили в подсобных помещениях) и рабочие лагеря при заводах. Рабочие лагеря строились из однотипных щитовых бараков на несколько десятков человек или под них выделялись подсобные помещения предприятия. Намного хуже были условия жизни в штрафных и концентрационных лагерях.
Сеть лагерей различных типов и подчинения была поистине колоссальной, общее их число оценивается от 30 до 43 тысяч. Самыми распространёнными были рабочие лагеря. Условия жизни в них могли отличаться радикально — очень многое зависело от владельцев предприятия. Другой группой лагерей были различные типы лагерей для военнопленных. Режим в них был заметно жестче, а питание — хуже. Большинство военнопленных и остов прошли через промежуточные пересыльные и распределительные лагеря, где люди жили в среднем не более пары месяцев. Беглецы или нарушители дисциплины могли оказаться в штрафных лагерях. Дном лагерной иерархии были концлагеря и штрафные лагеря.
Ответ на этот вопрос сугубо индивидуален. Людям, работавшим в сельском хозяйстве и не склонным к конфликтам с хозяевами, в целом могли быть гарантированы еда, кров и небольшая зарплата. Несколько тяжелее было положение работников промышленности. Однако в любой ситуации существовала крайне высокая вероятность оказаться в штрафных и концентрационных лагерях, пережить которые удалось немногим. Военнопленные изначально оказывались в худших, чем осты, условиях — им не платили зарплату, а путь из лагеря военнопленных в концлагеря был намного короче. С другой стороны высшим чинам немцы нередко предлагали сотрудничество и (в надежде на него) могли облегчить условия содержания.
После хаоса конца войны и начала «мира» довольно быстро была налажена система передачи советских граждан со всей Германии в зону оккупации СССР. Традиционный путь репатрианта лежал через фильтрационные лагеря НКВД (МГБ), где вместо всех немецких документов ему выдавалась справка о пребывании в Германии. После них можно было либо оказаться на принудительных работах при армии (зарплата выплачивалась на книжку, но не выдавалась), либо быть мобилизованным для продолжения военных действий и агентурной работы, либо оказаться в лагерях ГУЛАГа, либо — спокойно вернуться домой и встать на учёт в местном райкоме.
Неизвестно. Традиционная формула исследовательской литературы — «многие». Как свидетельствуют наши интервью, почти каждый из респондентов либо оказался на работах, либо близко знал кого-то, кого оставляли работать при части или отправляли на восстановление разрушенных заводов, войну с Японией или вовсе в лагеря.
Из-за того, что СССР отказался от репарационных претензий к ГДР в 1954 году, советские граждане фактически не смогли получить компенсаций за бесплатный труд и моральный ущерб в годы войны. Ситуация начала меняться в начале 1990-х, однако и тогда процесс распределения государственных компенсаций был непрозрачен, а суммы — невелики. Вторая волна компенсаций связана с деятельностью фонда «Память. Ответственность. Будущее» и австрийского «Примирение, мир и сотрудничество». В 1993-2005 компенсации были выданы всем, располагавшим соответствующими документами.
Надежда Ивановна Измалкова
Остарбайтер
О заинтересовавшихся немцах
Я, когда шла по селу, со всеми здоровалась. Приходила на почту и разговаривала с ними уже по-немецки, когда я отправляла письма. Вот, и они мной очень интересовались, потому что им интересно было поговорить, они считали же, что мы вообще дикари, а тут, — на тебе! — девушка по-немецки разговаривает, ведёт себя, и воспитанная, и знает, как себя держать. И они всегда, когда никто не слышит, никто не видит, расспрашивали, как мы там жили, какая наша жизнь.
Подробнее
Николай Иванович Зубков
Остарбайтер, узник Маутхаузена
О снах
Мне часто снились сны о том, когда я был в лагере. Стали как-то рассказывать про Маутхаузен и побег, про который я знаю; и вот я вспомнил всё это. Я был один дома, разревелся, прямо страшно плакал… Снилось о том, как было в лагере, как над нами издевались. Иногда на построении на аппельплацу подходили эсэсовцы и били по морде, а в штрафлагере они на нас собак натравляли. Все эти вещи – кошмары, которые мне долго снились.
Подробнее
Ирина Николаевна Соколова
Остарбайтер
О «кровавых землях»
На Украине я видела зверства. Это своими собственными глазами. А уж повешенных – чуть ли не в каждом населенном пункте. И когда нас уже потом, через месяц, под Обоянью взяли... истязали... там девушку за что расстреляли, не знаю. В этих Тишках там над людьми еврейской национальности издевалися. Вот, понимаете, мне казалося, что это не люди. А это, ну, вот какое-то животное, которое имеет обличие человека. Не укладывалось в голове, что человек это может сделать.
Подробнее
Ольга Васильевна Головина
Военнопленная, узница концлагерей.
О комиссии по раскулачиванию
Папу пригласили в комиссию по раскулачиванию. Я считаю, что кулаков в селе вообще как таковых и не было. Село никогда не было под помещиком, это была государственная земля. И кто хотел работать, кто хотел жить, те жили нормально. Вот, например, в маминой семье и в папиной семье, это я знаю точно. Если, допустим, там кто-то заболевал или что-то там было такое, что из семьи кто-то не мог, – да, дед мамин мог позволить себе нанять одного работника. Нанять на сезон. Они не были кулаками. И папа это хорошо знал. И папа сказал, что нет, здесь нет кулаков. Но то же самое. Дали ему под одно место коленом, и все.
Подробнее
Лев Глебович Мищенко
Военнопленный, узник ГУЛАГа
Об отношении немцев к русским
Мы пошли так же, как и нам полагалось: я — по мостовой, Эдвард с винтовкой с на тротуаре. Фрони и её муж Эрих решили нас проводить. И они вышли после нас уже, некоторое время спустя. Они нас догнали и шли рядом с Эдвардом по тротуару, и мы вели общий разговор. И вот вдруг эта Фрони, жена Эриха, она сошла с тротуара на мостовую и с правой стороны ко мне подошла и взяла меня под руку. Но ведь тут были, во-первых, окна открыты... Во-вторых, все-таки прохожие могут встретиться. И я сказал ей: «Фрони, это же для тебя опасно». «Ах, не всегда надо думать об опасности», — она сказала. А ведь у неё был сын.
Подробнее
