Устная история военнопленных
и остарбайтеров

Анна Кириленко

Оказалась в Германии в 14 лет

Открываю почтовый ящик ― записочка маленькая: «Уходи, на тебя донос в гестапо». Я приношу, показываю папе. Он говорит: «Ну что делать, дитё? – говорит. – Этим сейчас, ― говорит, ― не шутит никто». Собрал меня, а он очень тяжело болел, вывел меня за город, на дорогу. Сказал: «Вот иди вот по этой дороге и ищи село Кутейниково. Куда он мог меня деть? В деревню отправить. Он вывел меня, и я пошла. Подробнее

Многим остарбайтерам на момент угона не было и восемнадцати лет. После 1943-го года угоняли и детей от десяти лет, порой дети попадали в лагеря вместе с родителями.

Лидия Бекетова

О соседской семье

Подходят два полицая, забирают женщину с двумя детьми и говорят — «И ты иди». Прямо на рынке. Подробнее

13-летняя Лидия Бекетова пошла на рынок обменять вещи на хлеб. На рынке проводилась облава и по случайности Лидия оказалась в группе тех, кого должны были отправить в Германию. Пункт сбора находился в школе. «Там стояла колонна, около двухсот человек. Я стала пробиваться к женщине, у нее две девочки были чуть-чуть постарше или помладше меня. Женщина очень хорошая, а девчонки меня никак не принимали. И вот нас гнали пешком от Таганрога до станции Сартана в Мариуполе. Там стояли вагоны для скота. Все были открыты. Против каждого вагона стоял немец с автоматом. Нас погрузили в вагоны, в общем, поехали».

Виктор Жабский рассказывал: «Рано ночью, то есть ра-а-анним утром… открывают вагон и: «Раус!», «Выходить!», «Аллес раус!». Выходим, оглядываемся, станция. Я читаю: «Кистербах». Станция, надо сказать, игрушечка, с красного кирпича, такая готика кругом, ввысь строение. Глянул я, возле станции стеллаж такой стоит и полувертикально стоят велосипед. Нас это поразило: как же так. И никто не сторожит, никто не замыкает! Ведь сопрут же! Ан нет…И пошли мы через этот поселок Кистербах в степь. Ну, там лесочки… и… каждая дорога... вдоль дороги растут фруктовые деревья. Ну, Германия, я скажу, наверно, сделана для рая, это можно… так если с какой-то натяжкой назвать «рай», «райский уголок». Не «рай», а «райский уголок». Всё красиво, всё чисто, всё прибрано. Ну, об этом потом. И вот, это вот, на фоне всего этого, подходим и… здоровая колючая проволока, и мы идем, идем в лагерь. На вышках — как вот всем известно, кто сидит и с чем сидят. Заходим в лагерь, открывают… А у нас, нас встречал тут шустрый-шустрый такой молодой человек. Русский. Видно ― русский. «Так мы, — говорит, — с…сейчас придем, вас накормят, помоют, всё, вы попали, тут, вам здесь повезло вам… для вас война кончилась».

Мороз, 14 лет. Архив Международного Мемориала. Ф. 21. Д. 31387

Галина Аграновская вспоминает: «…мне всё казалось, что я проснусь, и всё это будет позади. Это всё ― временное, что-то ненормальное, сумасшедшее. Помню чувство невероятного стыда за родителей. Брат такой хорошенький был, очень красивый мальчик. И я была такая хорошая девочка ― всем: и отличница, и прочее. И вдруг вот это: лохмотья... чувство стыда, что мои родители [в лохмотьях], а перед нами стояли великолепно одетые сытые люди, красивые очень, очень элегантные европейцы».

На работах, как свидетельствует Николай Киреев, часто не делали различия по нагрузкам между детьми и взрослыми.

Виктор Жабский

Попал в Германию в 14 лет

Там была мечта ― попасть к бауэру… у бауэра легше и с кормежкой, и работать легше. Поздно уже, часов 7, темно, 11 января… Почему я строго запомнил? День рождения у меня 11 января, мне сравнялось в этот день пятнадцать лет только лишь. И когда мы зашли сюда, хозяйка сразу фыркнула и начала ругать хозяина: «Кого ты привел?» Недовольна, что привел такого невзрачного работника. Тот оправдывается, никого не было, все такие. И правда, мы выехали в поле, Петер дал мне плуг… пятнадцать лет пацану. Раз ― он у меня выскочил из рук, лошади идут быстро. Не смог пахать. И косить не смог. И она отказалась, меня забрали. Подробнее

У некоторых респондентов был и положительный опыт общения с немцами: порой местные проникались симпатией к детям и решали помогать им.

Татьяна Веселовская

попала в Германию в 14 лет с воспитателем

Когда мы в обед отойдём, у меня в столе лежал бутерброд какой-нибудь и ещё что-нибудь. Кто мне клал, я не знала, потому что немцы боялись друг друга. Клали чулки, туфельки… И ещё иногда мне этот скажет мастер Кам (я помню, что его Кам была фамилия. Почему-то в детстве, знаете, остаётся в памяти), он мне говорит: «надоело тебе работать?». А говорю: «Да». «Давай, поезжай». И он мне даст пропуск, «Вот поезжай». А я говорю: «Куда?» – «Поедешь до моего дома, там вот на эту улицу, потом обратно возвратишься, или куда-нибудь там ещё». И он мне даёт вот этот пропуск, и я вот выезжала просто... Просто погулять. Что они с меня могут взять, я ребенок. Подробнее

Помогали в Германии и Лидии Бекетовой: «...немец мне говорит: «Людия, ― говорит, ― ты поезжай к нам, мы тебя встретим и возьмём тебя к себе». И вот действительно я ездила к ним, они меня выкупали, уложили с собой спать, а немец, когда приезжал к нам из того города, он привозил вещички какие-то всё... То пояс, то ещё что-то привезёт».

Владимир Калиниченко

Попал в Германию в 6 лет

Мама у меня, она была натурой художественной, вышивала очень хорошо, любила стих, и знала многое на память: Никитин, Пушкин, Лермонтов, Апухтин, Надсон. И вот мы ложились, у нее было такое выражение: «Давай ляжем свечечкой», то есть вот она меня так к себе вот сюда подгребала, вот так укрывала и грела одновременно, и вот шепотом на ушко она мне читала стихи. Так что с Александра Сергеевича для меня началась и родная речь, и…и родная поэзия. Завораживало как-то вот это, понимаете. Конечно, ребенок не мог всего этого осознать, наверное. Это я, взрослый, уже понимаю, что мама это делала сознательно, потому что забыть свой язык — это забыть все. Подробнее

Владимира Калиниченко признали годным для онемечивания, мать поехала вместе с ним: «Через два месяца я совершенно свободно говорил уже по-немецки, во всяком случае, обиходно сначала. А когда нас освободили, я по-немецки говорил лучше, чем по-русски. Все команды, все приказы и все остальное... Сначала были переводчики, команда раздается на немецком языке, переводчик переводит для всех. Но дети очень быстро всё схватывали, а взрослые, больше помалкивали. Ну, а обиходное, там, гутен таг, что-то еще такое, понимаете, сто слов достаточно для того, чтобы понимать и подчиняться. А… ухо же слышит, дети очень быстро научились говорить. Я, например, польский там очень быстро освоил, немножко по-венгерски болтал, значит, привозили туда и венгров к нам».

Погасий. Открытка Архив Международного Мемориала. Ф. 21. Д. 25109

Мария Дубовская

• Оккупация