Дружественный огонь
Бомбардировки союзническими и советскими войсками, пожары, руины — остарбайтеры вспоминают о страшном финале войны.
«Не волнуйтесь, это же советские войска, наши бомбы, русские»
Через какой-то, небольшой очень, промежуток времени нас погрузили в вагоны, в товарняк. В моем вагоне были венгерские евреи, несколько цыган, югославки, и я одна русская. В вагоне мы сидеть не могли. Было забито так, что мы стояли спина к спине друг к другу. Когда в Берлин привезли, там начались бомбёжки. И, естественно, наш состав бросили, закрыли всё. Но когда открывали, там что-то, я не знаю, пить давали, я прочитала, что это — Берлин. Нас бросили, и бомбы рвались буквально в нескольких шагах от нашего состава. Конечно, была паника ужасная, но вот мы со Штефицей оказались очень мужественными. И мы всё время говорили, вернее, я говорила: «Не волнуйтесь, это же советские войска, наши бомбы, русские. Они знают, что мы едем в этих вагонах. Нас не будут убивать, мы не попадём под бомбёжку». Что оказалось, так и было, что нас ничего. Только единственное — вагон на рельсах подпрыгивал. Кончилась эта бомбёжка, и состав тронулся.
Головина Ольга Васильевна (→смотреть интервью). Пережила бомбардировку Берлина в 1944 г. при этапировании в концлагерь Равенсбрюк.
Архив Мемориала. Ф. 21. Д. 307717«Кого мы откопали сразу, те живыми остались»
Пятого апреля была Пасха. И нас вывели на работу в воскресенье. Пришли мы в цех, такой суровый корпус, когда как загудят эти сирены, и по радио кричат: «Флига аларм! Флига аларм!» [воздушная тревога]. Нас быстренько построили, вывели с завода, а за заводом, в сторону взлётного поля, покопаны были траншеи. Еще не накрыто, ничего, а только покопаны траншеи, и я попал аж на самый край, туда аж в поле. Высоко мне видно, весь город видно мне с бугра. И мы полягали в этих траншеях и лежим. Когда смотрим, а их летит, наверное, штук сорок самолётов. Там пришёл самолёт, сделал такой круг – дымовую завесу над заводом. И они подходят на этот круг, гашетки нажали и пошли бомбы вниз. Разбомбили и спалили зажигалками авиационный завод, и лагерь наш сгорел, и мы остались не при чём. Потом второй залёт. Второй залёт немного взяли правее и зацепили наши траншеи. Те, которые ближе были к заводу. Я-то дальше был, а этих там привалило. Только бомбёжка кончилась, нас подняли. Быстро давай раскапывать. Кого мы откопали сразу, те живыми остались. И мы вытянули двадцать восемь человек уже задохнувшись. Их положили, уже вечерело, и бомбёжка прекратилась.
Багмут Андрей Андреевич (→слушать интервью). В 1944 г. работал на авиационном заводе «Хейнкель» (Швехат) в составе рабочей команды концлагеря Вена-Швехат.
Архив Мемориала. Ф. 21. Д. 83830«Странное чувство: мы переживали за немецких солдат, потому что американцы нас бомбили»
Вот бежим, не добегаем до шплитенграбен [укрепленная щель] — это от осколков, это даже не бункер, а это просто защита. Не добегаешь до него, и прыгаешь в индивидуальную щель. А как на Новый год повесили осветительные зелёные ракеты, такие в форме ёлки, весь аэродром осветило. И почему-то туда летят, сбрасывают на нас, обратно летят — снова на нас сбрасывают. Однажды моя очередь была, когда мы убирали, мы брали обед себе, потому что мы далеко от кухни были. Я иду, тревога, самолёты подлетают, я бегом-бегом к этому шплитенграбен и не добежала, упала. Упала, растянулась за углом, бомбёжка страшная, прямо клубы дыма, вся в земле, встала, отряхиваюсь — и в этот шплитенграб, куда я бежала, попала бомба. Троих вынесли тяжелораненых, четверых мёртвых итальянцев. Я всё время почему-то ходила по острию ножа. А последний раз бомбили поле, потому что очень стали докучать военные бои. Вы знаете, какое-то тоже странное чувство: вот в небе мы переживали за немецких солдат, потому что американцы нас бомбили. И однажды женщины ведут сбитых. Они их били по дороге. Немки поймали. Нам говорят: «Вон, их туда посадили». Мы прибежали. Два американских лётчика сидят. Мы говорим: «Мы русские, русские, раша». Они говорят: «Курить». Мы побежали к военнопленным: «Ребята, вот». Ребята дают махорку, не знаю, откуда у них была махорка, газету, кусок спичечного коробка, спички, мы приносим и передаём. Они не могут понять, что это такое. Но пока мы бегали, они нарисовали самолёты и Сталина во всю белую стенку.
Волынская Альдона Владимировна (→слушать интервью). В 1944—1945 гг. работала на аэродроме и в офицерской столовой г. Кёльн.
Архив Мемориала. Ф. 21. Д. 77952«Я видела, как горел Дрезден. Ведь англичане его спалили, всё дотла»
Я стала убегать из лагеря, потом мы оба стали убегать в лесок. Всё разбито. 44-й год, уже всё разбито было. Немцы уже испугались всего. В 44-м году уже границу перешли. Ну, тут они совсем уже испугались и забор перестали чинить. А бомбёжки каждый день. Начинается бомбёжка, куда-то надо спрятаться, мы в лес бежим. По лесу-то он не бомбит, он на завод все. Лес близко там. Наш лагерь впритык к заводу был. Вот нам и доставалось. Ну, а потом, в 45-м году, когда русские уже совсем подошли. Когда уже въехали в наш [лагерь] на танке, двери все переломали — беги куда хочешь. Ну, мы с Клодом и побежали. Куда нам бежать? Так мы пешком шли до Магдебурга. Через Дрезден, Лейпциг. Март, апрель, может быть, даже. О! Горел Дрезден на наших глазах. Я видела, как горел Дрезден. Ведь англичане его спалили, всё дотла. А потом мы по этим головёшкам шли через Дрезден пешочком. Ну, и так мы дошли до Магдебурга.
Сердюкова Антонина Михайловна (→слушать интервью). Весной 1945 г. убежала с женихом-французом из рабочего лагеря в г. Лаута.
***
«И там висит машина. Полностью легковая машина висит»
Второго мая 45-го года набирают шестьдесят человек команду. И я там как там. Идём убирать развал, в город ведут нас. После бомбёжки. Смотрю угол остался пятиэтажного дома. Но кладка у них, видно, крепкая. Почему? Потому что так отсекла волна, а этот угол стоит. И до пятого этажа… А крыша — унесло её. Развалина этого угла. И там висит машина. Полностью легковая машина висит. Представьте себе. Взрывной волной там, кто ехал, унесло их.
Краснов Иван Федорович (→слушать интервью). Весной 1945 г. находился в лагере Штайр-Мюнихгольц, филиале Маутхаузена.
Архив Мемориала. Ф. 21. Д. 346891«У нас команда была, два человека немцев, пиротехников. Но за нами они дрожали, потому что мы в курсе дела были. Мы разряжали бомбы»
Я работал в команде бомбензухен [дословно: «искать бомбы»]. В Берлин нас возили — где большие бомбы лежат. У нас команда была, пять-шесть человек, два человека немцев, пиротехников. Молодые ребята, офицеры. Но за нами они дрожали, потому что мы в курсе дела были. Мы разряжали бомбы. То есть очищали их. Когда я работал в этой команде, мы приезжаем в Берлин, наш участок, он оцепленный кругом, никого нету там. Мы вышли за лагерь, они приняли нас шесть человек, там пиротехники ожидают, они в лагерь не ходили. Приняли, ведут. Одному рюкзак вешают, другому — карабин на шею, уже они не несли, заключённые несли. Уже тикать нельзя было, не потому, что нельзя, а неохота было тикать уже. Вот стреляют, вот там бомбят уже, канонада — а бежать, погибнуть, в общем так. Приходим на место, оцеплено. Немец у нас был, уголовник, бандит: «Семён, ду бист да хойте» [ты сегодня здесь (работаешь)]. Проверить подвалы, какие завалены. Я меньше ростом был и худей, я эти подвалы за решётку пролезу — где консервация в подвалах.
Шпак Семён Александрович (→слушать интервью). В 1944—1945 гг. находился в концлагере Заксенхаузен, в рабочей команде.
***
«Вторая бомба упала — как раз наш цех был этот слесарный»
Город не бомбили, а летели самолёты… Часто летали через Штеттин. Я не знаю, почему. Бомбили Пилитце – это нефтеперегонный завод, Гамбург бомбили, потом Данциг бомбили. И всё летели… Летали через Штеттин. Большей частью. И на другие города. Они часто летали. Больше даже на Берлин. Но эти портовые города тоже бомбили. А Штеттин не трогали. До 44-го года не трогали. Пролётом, так, нет-нет, и сбросят там несколько бомб. И когда пролетали и сбросили несколько бомб. Одна бомба упала в цех в механический. Вторая бомба упала — как раз наш цех был этот слесарный.
Ткачёв Георгий Гавриилович (→смотреть интервью). В 1943—1945 гг. находился в рабочем лагере в г. Штеттин (совр. Щецин).
Архив Мемориала. Ф. 21. Д. 345543«Англичане бомбят, по-моему, не так, как наши»
Бомбили Гамбург англичане и американцы, но в основном англичане… Гамбург. Нас же ночью «гросс алярм» [большая тревога]. И нас гнали всех. Уже в 44-м и 45-м году построили не бараки — возле кухни и проходной поставили кирпичные двухэтажные дома. И бункера, подвалы сделали. Это, оказывается, были бункера. Думали уже немцы, что как бы вот этот концлагерь во время одних из бомбёжек не разбежался. Потому что окна, которые из подвала выходили наверх — там такие железные крышки были, что нас там закрыть, и никто из подвала, не вылезет. И нас за ночь раза три могли поднимать. Как только «гросс алярм», что самолёты английские налетают на нас… на Гамбург. Как начинают они бомбить его! Ужас! Весь Гамбург горит. Они сбрасывают из самолётов вот эту… Селитра или что оно? Освещающее. Англичане бомбят, по-моему, не так, как наши. Наши втёмную бомбят. А англичане бросают. И они бросают — и весь Гамбург освещённый как на ладони. И они его начинают бомбить, так мы только когда на утреннюю проверку выходим, там вверху летают клочья горелой бумаги, тряпки какие-то. С воздуха всё это падает. И у нас же, даже в лагере, на лагерь. Мы же знали, что бомбят. Ужасно бомбили. Они бомбили не так, как наши бомбят. Они так бомбят!
Кульбака Григорий Никонович (→слушать интервью). В 1943—1945 гг. находился в концлагере Нойенгамме.
Архив Мемориала. Ф. 21. Д. 215879«Когда начнут бомбить — как будто дождь идет»
Там бомбили так: вот утром глянешь на город ― ну, город как город. Пошли на работу куда-то. Город как город. Наверх подымаемся. А оттуда идем — вот такая вот груда камней от города. Ничего от города не осталось. Вот такие налеты были. Я ж говорю: когда начнут бомбить — как будто дождь идет. Бомбы, наверно, не крашеные, а блестят. И содрогается вся земля. Вот то были бомбежки.
Жабский Виктор Степанович (→слушать интервью). В 1945 г. расчищал завалы в г. Кобленц.
Архив Мемориала. Ф. 21. Д. 345546«Бомба попала рядом и убила этого медведя»
В 44-м году, августе, 23 августа, тоже не забуду этого, бомбили Бухенвальд, и как раз бомба попала рядом возле этого, и убила этого медведя [эсэсовцы держали голодного медведя, которого натравливали на узников] и сорвала это всё. Вот такое получилось. А так больше не бомбили. Один раз вот этот был, в августе, и тоже по радио сразу передали, шо вот такой-то, такой-то Тельман, вот при бомбёжке убили Тельмана. А они наоборот его убили там, застрелили, сожгли в крематории и пустили.
Иванчук Григорий Васильевич (→слушать интервью). В 1944 г. находился в концлагере Бухенвальд.
***
«Мы возвратились в лагерь, там же только трупы валяются, куски»
Там завод военный какой-то был, самолёты часто налетали, бомбили. Лагерь попал под бомбёжку. И их всех побили. Американцы... И тогда разбили этот завод, а наша команда была на работе. Где-то в городе, Линце. Мы возвратились в лагерь, там же только трупы валяются, куски. Сколько погибло этих, которые были там. В лагере оставалися те, кто не может работать... А охрана-то тоже была, видать попали тоже. А может и нет, им не досталось, а осколки могут попасть в них, если прятался там в вышке. И нас заставляют ложить трупы на машину и отправлять в крематорий...
Гуляренко Василий Константинович (→слушать интервью). В 1944 г. находился в лагере Линц I, филиале Маутхаузена.
Архив Мемориала. Ф. 21. Д. 30763«Смотришь на это зрелище и забываешь, что кругом пожар»
А потом американцы начали жестокую бомбёжку. И во время бомбёжки нас поднимали всех — тушить. И основной удар был сделан вот на этот херисцойгамт [армейские склады] Шпандау. Это была огромная территория. И он весь горел. Всё горело, понимаете? Наша обязанность была бегать и тушить. И они как раз удачно попали. Здесь были склады, тюки парашютов, дорогостоящая аппаратура военная. Она вся пылала. И нас в это пекло. И помню, все разбрелись, всё в дыму, никого, ничего не видно. И задача была такая — всё гасить. Кромешный ад! Всё перемешалось, дым. Всё небо горело. Смотришь — там рухнуло, смотришь — рядом рухнуло. Ну как там можно подойти? Я тюк тяну, обжёг руки что-то. Или смотрю, я уже никого не вижу. Мне жутко стало, думаю, сейчас я сгорю. Я этот тюк обратно в пламя туда. Сам в дыму. Выскочил, воздуху дыхнул, посмотреть, люди есть какие-нибудь. Всё перемешалось, кромешный ад! Какой там спасать! А летали — четырёхмоторная крепость, американский. Смотришь на это зрелище и забываешь, что кругом пожар. Красиво в ночи. Они как эти жуки, а прожектора-то, всё небо светлое, значит. И он летит, и у них недостаток, очевидно было у американцев. Дурачины тоже... Смотрю, сзади мессер залетает и в хвост ему — «др-р-р-р-р!». Он накренился, вздрогнул — и в крыло попало. Он начинает крутиться, и смотришь, куда бежать. На тебя он упадёт — это ж громадина! Выпрыгивало восемь человек экипажа. Все выбрасываются, и тут все бросают все дела.
Киреев Николай Павлович (→слушать интервью). В 1942—1943 гг. находился в рабочем лагере в г. Берлин, работал в Ерисцойгамт Шпандау (арсенале Шпандау).
Архив Мемориала. Ф. 21. Д. 124405«Для того чтобы спровоцировать бомбёжку концлагеря, немцы поставили на вершине горы макеты зенитных орудий, закрасили их блестящей краской»
Когда наши войска уже, наверное, дошли до Вены, а американские тоже приближались, весь 45-й год, с начала, пролетали самолёты американские на большой высоте и очень много. И справа и слева не видно было конца. Но эти самолёты не бомбили концлагерь. А для того чтобы спровоцировать бомбёжку концлагеря, немцы поставили на вершине горы макеты зенитных орудий, закрасили их там блестящей краской. А поставили они на этой горе, потому что под этой горой были выработки, и там были военные цехи, военный завод. А на время тревоги туда все 50 тысяч загоняли, вроде как для спасения от бомбёжки. Эта провокация не удалася, американцы не бомбили. Но был случай, когда сбили американский самолёт, а лётчики, три человека, на парашютах спаслись. Их в наш лагерь привели и расстреляли. Причём это было уже, по-моему, чуть ли не в конце апреля месяца, то есть уже вот-вот конец всему, а трёх американцев расстреляли.
Евик Владимир Васильевич. В 1945 гг. находился в концлагере Гузен, филиале Маутхаузена.
***
«Ну всё, девчонки, капут, всё теперь уж мы погибнем»
И мы только разлеглися, вроде немножко посвободнее и тут алярм! [тревога] — летят самолёты. Англичане и американцы менее 500 самолётов не пускали. Они даже не все, может, бомбят, только летят, а ты уже вот так вот весь. Конечно, они не через Вупперталь. У них лётная полоса была там, где я в лагере была как раз. А где-то бомбят Эссен. Там уже кто-то сказал, и мы узнали что бомбят Эссен. И как мы посмотрели, что там горит… Боже мой, как горит... Страшно. Чего этот страх — ну всё, девчонки, капут, всё теперь уж мы погибнем. Конечно, мы погибнем. Там не погибли, а здесь погибнем.
Кормакова Ольга Михайловна. В 1943 г. работала на фабрике «Гедоре» в г. Ремшайд.
«Я пришла с фабрики — они лежат все там на травяной поляне у барака, рядышком»
Фронт продвигался ближе к Германии с двух сторон. А особенно — с западной стороны. Всё разбомбили американцы с воздуха нас. Фабрику, правда, они немножко «пожалели». Но зато мой барак, где я ночевала… Ту ночь, когда я работала, у меня ночная смена... Была бомбёжка, этот барак разбомбили, и одна бомба упала: тринадцать девочек были... погибли... Я пришла с фабрики — они лежат все там на травяной поляне у барака, рядышком. И закрыты одеялами. Какой-то ангел-спаситель меня... потому что это было [рядом] с моим местом, где я находилась.
Валихова Зинаида. В 1944 г. находилась в трудовом лагере «Глассфабрик» в г. Гладбек, в 1945-м работала у бауэра в деревне.
Архив Мемориала. Ф. 21. Д. 169363«И когда летят самолеты, страшно гудят, я слышу, мне голос говорит: «Уходи!»
Бомбили, летели бомбы в лагерь, потому что лагерь был построен около железной дороги. В лагере бомбы все, сколько неразорвавшихся было, прям под самым окном нашего барака. И вот нас в другой барак перевели. А последняя была бомбёжка перед занятием этого города... а я никогда в подвал не ходила, не было радости жизненной такой, мне было безразлично. И когда летят самолеты, страшно гудят, я слышу, мне голос говорит: «Уходи!» Думаю, кто мне говорит? Опять: «Уходи!» Ласковый такой голос: «Уходи!» Я кругом — комнатка маленькая, всего, две двухъярусные кровати и такой вот столичек и два стульчика. Я под кровать заглянула, под кроватью нету, вышла в коридор — никого нету, за окном никого нету, угловая это комнатка. Опять: «Уходи!» А потом в приказном тоне: «Уходи, уходи, уходи, уходи!» Я заткну уши, то же самое: «Уходи!» И вот тогда мне стало страшно, жутко стало. Я вскакиваю с места и бегу, у двери висело небольшое зеркало, как глянула, а у меня волос как пшеница стал, вот так вот ровно. Я придавила руками волосы и выскочила. И побежала, где у нас в лагере было убежище, но там попадание, если прямо попадание, то не спасёт, а так, от осколков. И я добежала, ступеньки шли вниз, и я опустилась только столько-то ступенек, я не помню, и всё. Больше ничего не помню. Прямое попадание в эту комнату. А ведь не так далеко я убежала, всё равно — так засыпало меня всё: и камни там летели, и, этот самый, земля, всё-всё тело было в синяках.
Аушева Мария Максимовна (→слушать интервью). В 1944—1945 гг. находилась в рабочем лагере завода Винкель в г. Гёттинген.
Марина Полякова
